223 УДК 7.032 Ю. В. Сложеникина, А. В. Растягаев Yu. V. Slozhenikina, A. V. Rastyagaev РЕЦЕПЦИЯ АНТИЧНОЙ КУЛЬТУРЫ КАК ПАФОС СТАТЬИ Г. В. КОЗИЦКОГО «О ПОЛЬЗЕ МИФОЛОГИИ» RECEPTION OF ANCIENT CULTURE AS PAPHOS OF ARTICLE BY G. V. KOZITSKY «THE BENEFITS OF MYTHOLOGY» Ключевые слова: журналистика XVIII в., А. П. Сумароков, Г. В. Козицкий, журнал «Трудолюбивая Пчела», просвещение, масонство, мифология, метатекст. В статье анализируется публикация Г. В. Козицкого «О пользе мифологии», в которой, по мнению авторов, определяются концепция и метатекстовое единство 12 номеров первого частного журнала «Трудолюбивая Пчела» А. П. Сумарокова; устанавливается, что статья Г. Козицкого стала первой фиксацией слова мифология в русском языке; доказывается, что выбор Г. Козицким слова мифология в противовес исконно русскому баснословие отражал авторскую интенцию рецепции античной культуры в условиях русского Просвещения XVIII в. Key words: journalism in the XVIII century, A. P. Sumarokov, G. V. Kozitsky, «Hard-working Bee» magazine, education, Freemasonry, mythology, metatext. The publication of G. V. Kozitsky «The Benefits of Mythology», determining, according to the authors, the concept and metatextual unity of 12 issues of the first private magazine «Hard-working Bee» by A. P. Sumarokov, is analyzed in the article; it is concluded that the article by G. Kozitsky was the first fixation of the word mythology in the Russian language; it is proved that the choice of the word mythology, made by G. Kozitsky as opposed to the native Russian one basnoslovie, reflected the author s intention of reception of ancient culture under the conditions of the Russian Enlightenment of the XVIII century. В январе 1759 г. из академической типографии вышел первый номер частного периодического издания А. П. Сумарокова «Трудолюбивая Пчела». Исследователи рассматривают журнальную деятельность середины XVIII в. в контексте масонских просветительских идей Нового времени 1. Издатель привлек к сотруд- Сложеникина Ю. В., Растягаев А. В., 2013
ничеству европейски образованных и наделенных писательскими способностями сотрудников: драматурга-сатирика А. Аблесимова; актера, переводчика, педагога, драматурга и члена Российской академии И. Дмитревского; преподавателя Академической гимназии, члена Академии наук, переводчика Н. Мотониса; первого русского светского поэта, первого отечественного профессора-филолога В. Тредиаковского и других авторов, которых по праву можно считать первой русской интеллигенцией. Увлеченные новой идеологией, писатели-масоны верили, что художественным словом, нравоучительной проповедью, учеными изысканиями можно исправить нравы развращенного дворянства, выкорчевать пороки и посадить зерна культуры и просвещения. Одним из наиболее уважаемых А. П. Сумароковым сотрудников был Григорий Васильевич Козицкий. Первоначальное образование Козицкий получил в Киево-Могилянской академии, где особенно интенсивно изучал латинский, греческий и еврейский языки. Следует отметить, что выпускниками Академии были С. Полоцкий и Ф. Прокопович. В. М. Живов и Б. А. Успенский усматривают особую роль деятелей Юго-Западной Руси в насаждении барочной культуры, предполагающей устойчивое употребление мифологических образов. Именно они, по мнению авторов, заложили в великорусских условиях традицию использования мифологических схем для описания христианских понятий, «когда мифология выступает как язык, а христианство как предмет описания» 2. Это наблюдение приобретает особую значимость, если рассматривать масонство как религиозное течение. Продолжил образование Козицкий в Европе, проучившись полтора года в гимназии св. Елизаветы в Бреславле, а затем в Лейпцигском университете, преуспевая в языках, философии и математике. После возвращения в Петербург он был назначен учителем в высший латинский класс академической гимназии, где преподавал философию и словесность, а в 1759 г. утвержден адъюнктом. Этот год для Козицкого стал знаковым еще по одной причине. Испытывая симпатию к литературной группе А. П. Сумарокова, Козицкий после основания «Трудолюбивой Пчелы» (1759) разорвал отношения с «Ежемесячными сочинениями», подведомственными Академической канцелярии, и стал печататься исключительно в сумароковском журнале. Первый номер «Трудолюбивой Пчелы» открывается статьей Козицкого «О пользе мифологии». Пафос статьи необходимость изучения и усвоения античности в России. Помимо писаной истории, считает Козицкий, нужно чтить и мифологию античные предания, скрывающие под кажущимся вымыслом истоки современных литератур, искусств, исторических и естественных наук. Такая позиция автора была во многом обусловлена полученным образованием: как ранее в Византии, так и в западной культуре XVIII в. оно было ориентировано на чтение и комментирование античных авторов, как следствие усваивалась античная мифология как элемент ораторского искусства. В «Словаре русского языка XVIII века» в качестве времени первой фиксации слова мифология в современной орфографии указывается 1759 г., хотя при этом среди цитируемых источников указания на «Трудолюбивую Пчелу» отсутствуют. Несколькими десятилетиями ранее слово имело фонетический облик митология, видимо, от лат. Mythologia, а не греч. Mv o o 3. 224
225 Можно предположить, что понятие митология появилось в российском научном обиходе благодаря деятельности немецких академиков «первого призыва». Документально устанавливается, что в 1727 г. ученый-востоковед Готлиб Зигфрид Байер (1694 1738) читал лекции по мифологии в Санкт-Петербургской Императорской Академии наук: «В лекциях слушателем своим толкует митологию, историю древнюю, язык греческий и латинский» 4. Так что, скорее всего, русский язык обогатился термином митология через немецкий (от нем. Mythe). Эта гипотеза опровергает предположение П. Я. Черных о французском посредничестве, поскольку автор историко-этимологического словаря основывается на более поздних письменных памятниках. Словарная статья мифология в словаре отсутствует, а по поводу происхождения слова миф П. Я. Черных указывает, что оно «известно со 2-ой четверти XIX в. В форме ж. р. встр. у Пушкина в Истории села Горюхина, 1830 В словарях отмечается с 1847 г. (СЦСРЯ, II, 307)» 5. Предположение о галльском посредничестве лексикограф делает на основе фиксации слова миф во французском языке в 1818 г. Интересен сам факт вхождения слова миф в общественное употребление. По данным «Словаря русского языка XVIII века», производные слова мифолог, мифологик, мифологист, мифология и мифологический были зафиксированы в письменном употреблении раньше производящего миф, соответственно: мифолог у Аничкова в 1769 г. в «Рассуждении из натуральной богословии; мифологик (мито-, 1763 г.) у Сумарокова во 2-м издании 1787 г. «Полного собрания всех сочинений»; мифологист (мито-, 1763 г.) у Лакомба де Презеля О. в «Иконологическом лексиконе»; мифология (см. выше), мифологический в 1736 г. в «Примечаниях к Ведомостям» 6. Такое положение дел может быть объяснено несколькими причинами. Вопервых, для обозначения повествований, легенд о богах, полубогах и героях древности в русском языке существовало исконное слово басня. Словарь отмечает, что в XVIII в. лексема уже была полисемантичной и могла употребляться в четырех значениях*: * Б СНЯ и БАСНЬ, и, ж. род. мн. -сен, -сень и -ней. 1. Мифологическое сказание, миф. Стали на то <либретто опер> употреблять как басни, так и гражданскую историю (см.: Примечания к Ведомостям 1738. С. 74). 2. Ложное воззрение, теория, мнение, верование. К звездам фиксам, також к планетам учреждает он <Кирхер> духа или ангела, которыя их погоняют и течение их правят. В чем он некоторым учителям следует, которые не опомятаючись и противно уму, такую суетную баснь Аристотелеву приняли (см.: Книга мирозрения, или мнение, о небесноземных глобусах, и их украшениях [Перев. с нем. Я. Брюса]. 1717. С. 169). 3. Чаще мн. Лживые вести, слухи; пустые разговоры, сплетни. Лгуньи бабушки его помним безконечны Басни, койми надоел язык скоротечный (VII сатира А. Кантемира). 4. Стихотворное или прозаическое сочинение, основанное на вымысле или использовании мифологических сюжетов. Баснею называем краткой цельной вымысл, которой служит к возбуждению веселия или любви, и к оных изображению Притча есть, также краткой вымысл соединенный с нравоучением, которое из онаго следует (см.: Собрание разных сочинений в стихах и в прозе Михайла Ломоносова. 2-е изд. с прибавлениями. 1757 1759, II, 108; Словарь русского языка XVIII века. СПб., Вып. 1. С. 148).
22 6 Следует отметить, что иерархия значений, данная в словаре, не соответствует хронологии формирования новых сем. Исходя из этимологии слова басня, можно предположить, что первым было значение «сказка, вымысел»: от общеславянского bajati в древнерусском и старославянском языках «рассказывать басни», «выдумывать» 7. Затем баснями стали именовать как бытовые, так и научные заблуждения. Здесь остро чувствуется негативная коннотация. В следующих значениях отрицательная семантика была снята, а само слово специализировалось. Баснями назвали мифологические предания, а по мере развития русской филологии и ее метаязыка сатирические или нравоучительные произведения, притчи. Однако толковый словарь не ставит целью описание истории бытия слова в языке. Трудно определить, какое из указанных значений было наиболее актуальным в XVIII в. Для нас важно, что авторитетное издание, каким является «Словарь русского языка XVIII в.», на первое место выдвигает значение «мифологическое сказание, миф». Во-вторых, отсутствие письменной фиксации не является доказательством того, что слово не употреблялось в устной коммуникации. Кроме того, при составлении словаря сплошной выборке словоупотреблений из ограниченного круга источников была предпочтена частичная выборка, но из возможно более широкого жанрового и стилистического круга. В-третьих, нужно помнить о роли переводной литературы, оказавшей заметное влияние на расширение лексической базы русского языка XVIII в. Производные лексемы могли впервые появиться в переводных текстах. В формирующемся национальном языке к середине XVIII столетия сформировались две пары слов, находящиеся в отношениях производности: басня баснословие, миф мифология. Как и в случае со словом басня, составители «Словаря русского языка XVIII века» в толковании понятия баснословие первым фиксируют значение «повествование о языческих богах, героях; миф; мифология». Лексема баснословие «отягчена» также и коннотативным значением «недостоверные, вымышленные сведения, рассказы; недостоверность, ложность сообщаемого»*. * БАСНОСЛ ВИЕ, я, ср. и БАСНОСЛОВИЯ, и, ж. 1. Повествование о языческих богах, героях; миф; мифология. Европа: яко нецыи глаголют, имеет свое имя от дщери царя агенора сирииска, юже зевс восхитил на остров критскии. Обаче се есть баснословие еллинское (Географиа или краткое земного круга описание. 1710, 11). Некоторыя <горы> баснословием древних Греков и Римлян вознесены превыше облак (Ломоносов М. В. Первые основания металлургии, или рудных дел. 1763, 251. О преданиях, сказках, легендах и пр. Башкирския сказки оставляю в стороне: ибо из баснословия сего легко и суевернаго народа ничего заключать не можно (Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства. 1771 1805, II, 88). 2. Недостоверные, вымышленные сведения, рассказы; недостоверность, ложность сообщаемого. Большая часть от оныя <алхимии> разоряются, и до днесь еще, кроме баснословии ничего не обретено (Татищев В. Н. Разговор о пользе наук и училищ / с предисл. и указателями Нила Попова. [1733]. 1887, 83). <Предания> были справедливы при начале, но после постепенно теряли истинну и время от времени баснословие возрастало, и тратилася правда (Переводы из Энциклопедии. 1767, I, 2) (См.: Словарь русского языка XVIII века. Вып. 1. С. 147).
227 Козицкий вынес слово мифология в заголовок статьи, предпочтя его исконно русскому баснословие. Какой в этом случае могла быть авторская интенция? Сравним толкование обоих слов по «Словарю русского языка XVIII века»*. Известно, что заглавие представляет собой концентрированную сущность текста. Оно занимает пограничное положение между читателем, миром идей и произведением. Будучи именем текста, оно задает вектор его декодирования. Исследователи обращают внимание на то, что название эксплицитно или имплицитно выражает замысел, идею автора. Это своего рода реперная, вершинная точка текста, его сильная позиция. Для читателя заглавие является основным толкователем авторского концепта. В первом предложении Козицкий как будто уравнивает оба слова: «Многие как из древних, так и из новых писали о Мифологии, то есть, о баснословии» 8. Перечисляя разные подходы собирателей сочинений о временах, находящихся за пределами писаной истории, Козицкий пользуется словом басня: «Сколько в свете издано многоразличных толкований на басни, то естественных, то исторических, то нравоучительных» [Козицкий, с. 6]. Метафорический образ Ээта, его дочери Медеи и убитого и расчлененного ею младшего брата Апсирта подводит читателя к появлению слова мифология. Как отцу пришлось подбирать остатки тела сына, так и достойные разыскатели старины, «прилежно собирая составили целую систему, или целое Мифологии тело» [Там же]. В следующем предложении Козицкий называет мифологию красивой и полезной наукой. Таким образом, мифология это целостное, совокупное учение о доисторическом периоде человечества. Причина, которая подвигла Козицкого написать апологию мифологии, отрицательное к ней отношение в ученых кругах, когда на нее смотрят либо как на ветхие бабкины сказки, либо как на нечто достойное снисходительной насмешки, * МИФОЛ ГИЯ 1759 (мито- 1727), и, ж. Гр. o oγ α лат. mythologia, через нем. Mythologie. 1. Наука и учебный предмет о мифах, сказаниях древних. В лекциях слушателем своим толкует <профессор Баэр> митологию, историю древнюю, язык греческий и латинский. Заведенной образ учения их, особливо истории географии мифологии не может принести им всей той пользы (Сб. мат-лов для истории имп. Санктпетербургской Академии художеств за сто лет ее существования. Изд. под ред. П. Н. Петрова. 1758 1811. СПб., 1864, ч. 1, 284). Мифология составляет довольно обширную ветвь словесных наук (Яновский Н. Новый словотолкователь, расположенный по алфавиту. СПб., 1803 1806, ч. II, 825). Книга, исследование о мифах. Для тебя будет нечто из Морицовой Митологии (Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. [1787 1826]. СПб., 1866, 26). Мы по крайней мере можем рекомендовать Английскую Митологию, в четырех томах (Московской журнал. М., 1791 1792, ч. V, 143). 2. Совокупность мифов какого-л. народа; повествование о языческих богах, героях. От такого испорченнаго предания родилась большая часть древней Митологии или баснословной Истории о языческих богах и героях (Слово о изобретении искусства письма говоренное Харитоном Чеботаревым М., 1776, 16). Не желаю в Мифологии Черпать дивных, странных вымыслов. Мы не Греки и не Римляне; Мы не верим их преданиям (Сочинения Карамзина. М., 1803, т. VII, 202). И митология для нас Картину представляет живу: Там видится Олимп-Парнас, Минерва, сеюща оливу (Херасков М. М. Бахарияна, или Неизвестный. Волшебная повесть, почерпнутая из русских сказок. М., 1803, 261). - См.: баснословие (Словарь русского языка XVIII века. Вып. 12. С. 213 214).
молчания или даже ругательства. Прагматика текста восстановить и укрепить достоинство мифологии. Целевая аудитория автора любопытные и любящие правду читатели. Риторическая стратегия отказ от громких слов, замысловатых речей, красно и искусно сплетенного слога, а только изображение истины простыми словами [Там же, с. 7]. Объясняя читателю возможность и правомерность такой авторской установки, Козицкий заручается поддержкой древнегреческого драматурга Еврипида. Выбор авторитета, как кажется, не случаен. Творчество античного драматурга было во многом новаторским. Он не только вывел на сцену персонажей-людей, а не титанов или идеальных героев, но и пересмотрел отношение к мифологии. Оно стало рациональным: миф для драматурга это лишь материал для отражения современных событий. Автор может по своему усмотрению менять второстепенные детали, давать рациональные интерпретации классических сюжетов. Эта гипотеза подтверждается и самим текстом Козицкого: в следующем предложении он восхищается великим божественным приобретением, дарованным человеческому роду, умом мыслящим и рассуждающим. Ум и слово, по Козицкому, лежат в основании всех наук. А науки приносят человеку вполне видимую пользу: «Науки нас от самого малолетства будто млеком и сотом питают, в цветущем возрасте сбуздывают страсти наши, и прямой путь к добродетели показывают, а в старости изможденныя силы тела и разума нашего ободряют и оживотворяют» [Там же, с. 9]. Чуть позже автор напишет, что науки способствуют общему благополучию народа [Там же, с. 10]. Знание мифологии учит чувствовать «тех приятностей и красот, которыя возвели древних на самую высочайшую ступень мудрости и учения, и славе их даровали вечности» [Там же, с. 12]. Приобщение читателя к мифологии делает его сопричастным славе античных героев и поэтов и открывает врата вечности. Не потому ли творчество современных писателей в преизрядном количестве включает подобия и сравнения из древнего баснословия? «Но может быть новые писатели и без нее [мифологии] вразумительны? Никак. Они последуя стопам древних учителей и истинных натуры подражателей, узнав преимущества их баснословия, удержали оное, и украсили им также свои сочинения», писал Козицкий [Там же]. Мифология для новых авторов может стать образцом «нежных речей, великолепных слов, остроумных замыслов» это и источник языковых форм, и модель развертывания сюжета [Там же, с. 13]. Мифология связующее звено между предшествующим и последующим. Это ключ к пониманию произведений Нового времени. Скрепляясь единством персонажей или сюжетных ходов, мифология создает метатекстовое единство. Уже Козицкий заметил, что «одна басня соединяется со многими другими» [Там же, с. 14]. Тщательный и любопытный читатель, утверждает Козицкий, должен знать мифологию, чтобы «не преткновенно» читать новых авторов. Козицкий видил в мифологии начало истории как науки, поскольку, по его мнению, первые писатели были стихотворцами. Басни о Троянской войне, основании Фив и прочее для невежд вымысел, а для разумных людей великолепно украшенная история. Козицкий считал, что «Энеида» «латинского Омира» Вергилия способствует пониманию непримиримой вражды троянцев и карфагенян. В русле масонской направленности «Трудолюбивой Пчелы» не случайно его упо- 228
минание «о благополучном состоянии Аркадских жителей, которое под именем златого века ныне во всей подсолнечной прославляется» [Там же, с. 16]. Козицкий говорил о значении мифологии для астрономии. Весьма иронично он оценил попытку некоего Юлия Шиллера по совету Беды Почитаемого «выдумать новое небо»: переименовать созвездия с помощью христианской ономастики. Столь же лживой он считал усилия Ерарда Вейгеля назвать звезды по геральдическому принципу именами великих правящих дворов [Там же, с. 20]. С непосвященным читателем Козицкий говорил о том, что мифологические названия давно вошли в обиход, с ними связаны времена и погода, уклад деревенской жизни. Однако для читателя посвященного, взросшего на трудах Гесиода, Платона и Цицерона, становится совершенно очевидной попытка переименователей разрушить небесный порядок, космическое мироустройство, гармонию, идеальный мир светил, одушевленный и прекрасный 9. Козицкий отмечал, что «в баснях скрыта естественная наука» [Там же, с. 23], а следовательно, мифология предтеча физики: «знали подлинно творцы басней, что солнце есть огненное тело, от чего бывают громы и землетрясения, происходят источники и реки, раждаются ветры, для чего жители горячаго пояса черны, какая причина затмения солнечнаго и луннаго и знание свое не в систематических сочинениях, но в баснях предложили простому народу к увеселению, а учащимся к пользе» [Там же]. Он писал, что «к сожалению нашему, в прах стерло едкое время скрежещущими своими зубами» многие книги, о которых остались только косвенные упоминания. Как небо сверкает звездами, так для Козицкого пространные, ученые и различные, как сама натура, книги делают науку блестящей и совершенной. Поскольку для масонской литературы одним из основополагающих был вопрос соединения веры и разума, Козицкий не мог не коснуться богословских тем. Автор восклицает о пользе мифологии, теперь уже подчеркивая ее нравоучительное значение: «без нея нравоучение неприятно, безсильно и почти бездушно будет» [Там же, с. 28]. Как сахар скрывает горечь, так мифология под баснями прячет нравоучение. Басенным персонажам приписаны строго определенные добродетели и пороки, причина всегда имеет определенное следствие, выдумка рождает представление все эти зримые и ясные достоинства баснословия превышают пользу силлогизмов и повествований историков, тем более друг с другом несогласных. Козицкий многократно подчеркивал, что мифология воздействует на душу, чувства и сердце человека. Вслед за Горацием тело человека уподобляется сосуду, а дух его содержимому: «Чем новой скудельной сосуд однажды напоен будет, тот дух в нем долго останется» [Там же, с. 30]. О том, что мифология полезна сердцу с младых ногтей, Козицкий говорит и словами Платона: «Надлежит, чтоб кормильцы и матери сказывали детям избранныя басни, и больше о том старались, чтоб в сердца их баснями добродетель вкоренить, нежели тело их нежить» [Там же, с. 30]. Заявив в начале статьи о пользе мифологии в любом возрасте, Козицкий закольцевал эту мысль ближе к концу своих рассуждений: «Не басни ли описуют непостоянство щастия и мужественно оное сносить увещевают? Не басни ли отводят от свирепства, от клятвопреступления и сквернаго сластолюбия? Кто 229
230 дружество, верность, храбрость, щедролюбие и прочия добродетели вкореняет в уме нашем? Басни. Кто пороков мерзость так живо в мыслях наших представля- ет, что и воспоминовение их страшно и ужасно кажется? Тоже басни» [Там же, с. 31]. Кажется, что рассуждения о пользе мифологии основе всех наук нужны были Козицкому, чтобы «разогреть» читателя перед душеполезными вы- водами, подвести его к мысли о заложенных в баснях нравственных постулатах, явленных добродетелях. Неслучаен использованный автором специфический ри- торический прием антитезы, разведший по разным полюсам свирепство, клятво- преступление, сластолюбие и дружество, верность, храбрость и щедролюбие. Таким образом, выстраивается логическая цепочка: мифология стоит у ос- нования наук; наука это систематический порядок; порядок это Космос, гармония. Масоны называли себя вольными каменщиками, а в античности, на- пример у Павсания, в строительном деле гармония обозначала особо прочный способ кладки камней в стене. Гомер называл гармониями скрепы или гвозди, которыми сбивали корабли. Мифология скрепляет не только «тело» науки, соеди- няет разные ее части, она примиряет разум и веру людей, в итоге «благополучия их причиною быть может». Библиографические ссылки 1 См.: Гуковский Г. А. Очерки по истории русской литературы XVIII века: Дворянская фронда в литературе 1750 1760-х годов М. ; Л., 1936. С. 40 ; Сахаров В. И. Иероглифы вольных каменщиков. Масонство и русская литература XVIII начала XIX века. М., 2000. С. 40 41. 2 Живов В. М., Успенский Б. А. Метаморфозы античного язычества в истории русской культуры XVII XVIII вв. // Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 487. 3 См.: Словарь русского языка XVIII века. СПб., 2001. Вып. 12. С. 213. 4 Сухомлинов М. И. Материалы для истории Императорской Академии Наук : в 10 т. [1885 1900]. СПб., 1885. Т. 1. С. 283. 5 Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка : в 2 т. Т. 1. М., 2006. С. 535. 6 Словарь русского языка XVIII века. С. 213 214. 7 Черных П. Я. Указ. соч. С. 76. 8 Козицкий Г. В. О пользе Мифологии // Трудолюбивая пчела: Генварь [- декабрь] 1759 года. 1780. С. 5 33. Далее ссылки в тексте: [Козицкий, с.]. 9 См.: Фрейденберг О. М. Утопия // Вопр. философии. М., 1990. 5. С. 157.